Татьяна Романова - В погоне за «Босфором»
– Ты пятнадцать лет позволяешь мне это, с чего бы я должна перестать? – надменно уточнила Ольга, и тут же сменила тон на ласковый: – Мой дорогой, не нужно ссориться, я хотела сделать тебе свадебный подарок. Порадуйся, пока ты еще свободен!
Она поднялась и шагнула навстречу Ордынцеву. Ее тугие груди с крупными темными сосками покачивались в такт шагам, и Дмитрий ощутил, как острое предвкушение удовольствия разогнало кровь, а следом пришло возбуждение. Подарок оказался запретным и непристойным, но он так искушал!.. Ольга обняла любовника, прижавшись всем телом. Она и сама уже пылала, а сейчас замурлыкала, как большая кошка:
– Мой дорогой, я вся истомилась. Я не могу больше ждать…
Она припала губами к губам Ордынцева, а ее ловкие пальчики сновали по его пуговицам. Отдавшись во власть привычной игры, Дмитрий помогал ей. Пара минут – и он переступил через сброшенную одежду. В глазах Ольги мелькнуло ликование: она добилась своего – любовник сдался на ее милость. Не отрывая взгляда от его глаз, княгиня опустилась на колени, и… острая интимная ласка лишила Ордынцева остатков разума. Безумные всплески возбуждения вбрасывали в его кровь сгустки огня, Ольга полностью завладела им, еще мгновение – и она возьмет верх. Дмитрий смял в кулаке черные локоны и потянул голову женщины вверх. Он увидел затянутые поволокой глаза и услышал частое дыхание страсти.
Любовница попыталась его обнять, но Ордынцев увлек ее за собой на ковер и, раздвинув ей коленом ноги, вошел в теплые глубины женского тела. Он усилил натиск, врезаясь все глубже, и Ольга забилась по ним. Услышав хриплый стон любовницы, Дмитрий почему-то подумал, что она – изумительная самка. Сладкая судорога ее лона подхлестнула его страсть, и он улетел к звездам.
На мгновение он забыл, где находится, но ему напомнили:
– Господи, как же это было прекрасно… – прозвучал у его уха полный истомы голос, – обещай, что мы никогда не расстанемся. У тебя ведь ни с кем нет такого, как со мной, и никогда не будет…
Все-таки, Ольга была неисправима. В момент наивысшего единения, когда они еще оставались одним целым, она думала лишь о своих капризах. Дмитрий скатился с нее и сел рядом. Как будто протрезвев, он пригляделся к любовнице. Да, ее тело было безупречно стройным, а округлая грудь с острыми сосками еще нерожавшей женщины могла свести с ума кого угодно, но в Ольге не было главного: она не нуждалась во взаимности и любила лишь себя.
Ордынцев поднялся и накинул на плечи рубашку.
– Вставай и одевайся, – предложил он, – нам нужно поговорить.
– Ты должен пообещать мне, что всегда будешь моим, – капризно протянула Ольга.
Она вновь оказалась рядом и закинула руки ему на шею. Дмитрий разомкнул ее объятия, поднял с пола свои панталоны и натянул их, а потом начал подбирать женские вещи. Платье, нижние юбки и корсет оказались раскиданными по всей комнате, Дмитрия это устраивало – по крайней мере, он выигрывал время до неприятного разговора, а в том, что объяснение будет тяжелым, он не сомневался. Он протянул Ольге корсет и спросил:
– Тебе помочь?
– Да уж, зашнуруй, снять его я еще смогла, а надеть точно не получится.
Ордынцев занялся сложным делом шнурования корсета и не услышал, как от двери гостиной прошелестели по направлению к вестибюлю легкие шаги.
«Хватит с меня приключений», – решил он и завязал последний узел на шнуровке.
«С меня хватит!» – поняла Надин. Она тихо шагнула в темноту коридора от двери, за которой пряталась так долго, и на цыпочках побежала в вестибюль.
С самого начала было понятно, что она решилась на отчаянную авантюру, но то, во что все вылилось, оказалось отвратительным и очень обидным. Ее жених накануне свадьбы развлекался со своей любовницей!
То, что Ордынцев сейчас в доме не один, Надин поняла сразу, как только ее карета остановилась у подъезда высокого серого дома на Неглинной. У дверей стояла еще одна коляска, лошади, свесив головы, дремали, а кучер откровенно храпел на козлах.
«Что же делать? – испугалась Надин. – Возвращаться обратно? Но ведь Печерский написал, что он отправил письмо моему жениху. Если у князя гости, тот мог еще и не прочитать письмо. Спрошу у слуги, открывшего мне дверь».
Она приказала Стеше ждать ее в экипаже, а сама поднялась на крыльцо и пару раз повернула дверной молоток. Открыл ей заспанный паренек. Глаза его были полузакрыты, и казалось, что тот вот-вот заснет, прямо стоя.
– Вам кого? – хрипло спросил мальчик.
– Я приехала к князю, – решительно объяснила Надин и, мягко подтолкнув парнишку, вошла внутрь полутемного вестибюля. В подсвечнике на столике у окна горела лишь одна свеча. Этот одинокий огонек освещал то, зачем приехала Надин: у когтей бронзовой птицы, распростершей крылья в основании подсвечника, лежал конверт с размазанной коричневой печатью. Его явно еще не вскрывали. Рука Надин сама потянулась к письму, но она тут же опомнилась. Рядом с ней стоял мальчик, и каким бы сонным тот ни был, но то, что гостья украла письмо, он заметил бы обязательно.
– Его светлость с другой дамой в гостиной, она еще не уехала, – все так же хрипло сообщил мальчик и с надеждой поглядел на диван, откуда, как видно, подняла его поздняя гостья.
– Ты ложись, – тут же нашлась Надин, – я дорогу знаю, сама дойду.
Она двинулась в ту строну, где, по словам мальчика, находился князь с его дамой. Юный слуга тут же с готовностью рухнул на свой диван. Надо было всего лишь подождать пару минут, потом взять письмо и выскользнуть за дверь, но любопытство толкало Надин вперед.
«Я только проверю свои подозрения», – решила она и подкралась к открытой двери гостиной.
То, что она там узрела, поразило Надин в самое сердце. Ее обнаженный жених стоял посреди комнаты, а перед ним ползала на коленях голая женщина. Это зрелище было отвратительным и одновременно завораживающим. Надин не понимала, какое из чувств сильнее, но она не могла оторвать глаз от обнаженной пары. Внутри нее разлилось непривычное тепло, и она вдруг поняла, что увиденное больше не отталкивает, а наоборот, притягивает. Ей даже показалось, что какая-то темная внутренняя сущность, о существовании которой она и не подозревала, с жадностью глядит на запретные игры обнаженных любовников.
Ее жених за волосы поднял женщину с колен, и та прильнула к мужчине, а потом они оба рухнули на пол. Ордынцев подмял под себя тело своей любовницы и стал ритмично двигаться.
«Вот как это бывает…» – поняла Надин.
Она не могла отвести взгляд от смуглого тела мужчины, нависшего над белоснежным телом женщины. Нарышкина оказалась безупречной красавицей, но гордая светская дама куда-то исчезла, на ковре стонала и извивалась страстная самка, а ее любовник, похоже, упивался ею. Надин услышала женский стон, следом – хрип Ордынцева, а потом наступила тишина.
«Пора уходить», – мелькнула спасительная мысль и тут же исчезла под давлением любопытства, и Надин так и осталась за полуоткрытой дверной створкой.
Княгиня затеяла объяснение, та требовала от своего любовника обещания, что они никогда не расстанутся. Неужели он даст ей слово? Надин показалось, что ее не просто унизили – ее размазали, втоптали в грязь. Ордынцев не спешил с ответом, но Надин поняла, что не сможет услышать подобное обещание – просто этого не переживет. Она кинулась обратно в вестибюль. Там на узеньком диванчике посапывал во сне маленький слуга. Стараясь ступать тихо, Надин подошла к столику и при слабом свете свечи разобрала на конверте имя князя Ордынцева, выведенное знакомым корявым почерком. Она сунула письмо за корсаж и оглянулась на паренька. Тот мирно спал. Надин бесшумно открыла дверь и сбежала с крыльца. Дело сделано, теперь можно и не суетиться.
Глава 23
Весь дом суетился вокруг невесты: графиня Кочубей придирчиво следила за тем, как ее одевают и причесывают, Любочка подавала ленты, булавки и шпильки, а бабушка встречала восторженными ахами каждый поворот ее головы – и только Софья Алексеевна глядела на дочь и тихо плакала. Ее уговаривали все по очереди, но ничто не помогало, в итоге домашние сдались, и графиню оставили в покое.
За полчаса до отъезда в церковь Надин объявила, что готова. Теперь уже все признали, что она приняла правильное решение, настояв на венчании в материнском платье. Простой, как греческий хитон, фасон, очень удачно подчеркивал стройность ее фигуры, а теплый, чуть желтоватый от времени цвет шелка оттенял яркость ее глаз и черноту густых кудрей. Надин даже снизошла до подаренной женихом фаты.
– Дорогая моя, ты так хороша!.. – всхлипнула Софья Алексеевна, – и сердце у тебя золотое, ты достойна самого лучшего мужчины на свете.
– Вот она его и получает, – уверенно заявила графиня Кочубей. – Дай ей немного времени, Софи, и твоя дочь обязательно это поймет.
